Армагеддон XXI века

– Жаль только, что правильного ответа на него, который бы всех устроил, не существует, – пишет Владимир Пастухов. – Для начала неплохо было бы понять, что такое справедливость.

Нет, не вообще, то есть не монументальная абстрактная макросправедливость всечеловеческого масштаба, которая одна на всех и где «за ценой не постоим» – тут все как один эксперты. А чисто конкретная микросправедливость, которая как частица света существует только в движении и только применительно к каждому из нас по отдельности. С такой «штучной» справедливостью дело обстоит гораздо сложнее.

Что будет справедливо применительно к уже мертвому ребенку, убитому жестоким врагом на кровавой войне вместе со всей семьей, так что и оплакивать его уже некому? Наверное, война, только война, – до победы, до последней капли еще непролитой крови. И закончить ее надо так, чтобы мир содрогнулся, чтоб воздаяние было равно прегрешению.

А по отношению к еще живому или даже не родившемуся ребенку, который почти наверняка погибнет на той священной войне памяти по уже мертвому ребенку? Что может считаться справедливым по отношению к нему?

Будет ли война, обрекающая его, еще живого и даже не родившегося, на верную смерть (статистически неизбежную) все равно справедливой? Или это вопрос меры и обстоятельств? И является ли признание важности чьей-то конкретной жизни в ущерб памяти чьей-то конкретной смерти эгоизмом еще живых?

И самое главное: кто держит весы, где на одной чаше мертвые, а на другой – живые, в своих руках? Кто тот смелый, который готов взять на себя ответственность за то, чтобы чаша мертвых перевесила чашу живых или наоборот? Я бы не рискнул, но есть те, кто смелее меня.

Сергей Медведев (политолог, преподаватель в Карлове университете в Праге, – Прим.) сделал очень талантливое и именно поэтому очень сильное высказывание на тему войны и мира. Оно предельно емко и выразительно сформулировало манифест партии, которая рассматривает войну Украины против российской агрессии как финальную битву добра и зла, или Армагеддон XXI века.

Мир, в котором зло не уничтожено, не имеет права на существование и обернется еще большей войной в будущем – а значит, война с Россией должна быть продолжена, невзирая ни на что.

Полагаю, что в замкнутом пространстве формальной этики, где добро и зло всегда противоположны и не пересекаются и где время течет только вперед и никогда вспять, это аксиома, которой нет альтернатив. Однако в разомкнутом мире диалектической этики, где добро и зло взаимопроникают друг в друга, а время закольцовано, это теорема, требующая доказывания.

Апелляция к Гитлеру как «золотому стандарту» зла является нормой с того момента, как возник интернет. Тезис о том, что компромисс с Путиным так же невозможен, как компромисс с Гитлером в 1942 году, выглядит тем кумулятивным снарядом, который прошибает своей незамысловатой простотой любую сложную диалектику.

Но есть нюансы: Гитлер, к счастью, жил в доядерную эру и не имел физической возможности уничтожить вместе с собой все человечество, поставив крест на спорах об альтернативных сценариях истории. Его суицид в апреле 1945 был фактом его частной биографии.

Суицид Путина вряд ли станет его частным делом. Я верю, что есть много людей, которых устраивает только мир без Путина и ни в каком другом мире они жить не готовы. Но они не должны быть эгоистами. В том числе, хотят жить и многие украинцы.

Боюсь, что и в 1942 году вопрос о компромиссе решился бы на практике иначе, если бы Германия обладала достаточным запасом ядерных зарядов. Означало бы это окончательное и бесповоротное поражение добра и финальное торжество зла?

Боюсь, что нет. Хотя бы потому, что нам никогда не известен весь замысел. Человек смертен, а как говорил Воланд, еще и неожиданно смертен. Точно так же неожиданно смертны и самые злобные и беспощадные цивилизации.

То, что невозможно сегодня, становится возможным завтра, если завтра есть в плане. Конечно, если завтра отменить вместе со всем человечеством, то тогда уж точно ничего не будет. Компромисс оправдан, когда это единственный способ сохранить завтра для других. В том числе, и компромисс с Путиным. Как говаривал Черчилль, в этом случае – хоть с чертом.

Никому не известен весь замысел. Утверждение «если сейчас не победим, то зло обязательно вернется» имеет такое же право на существование, как и утверждение «если сейчас не проиграем, Бог своих узнает».

Одному неудачному «Мюнхену» на чаше весов европейской истории противостоят: похабный «Брестский мир» (ау, где кайзеровская Германия и где ее украинские территории?), компромиссы в Будапеште, Праге и Варшаве, оставленных Западом на съедение советскому монстру (ау, где сейчас социалистическая Венгрия, Чехословакия, Польша и весь Варшавский договор?), «карибское» и «берлинское» размежевание (стесняюсь спросить, где сейчас СССР?).

«Свобода или смерть» звучит очень красиво, но боюсь, что счет в матче между ревнителями стратегических побед и сторонниками тактических ничьих в конечном счете будет не в пользу адептов справедливости любой ценой. Зачастую важнее, чтобы матч подольше продолжался, и тогда многое может случиться (вратарь пропустит, нападающий промахнется, защитник проспит). Главное – не торопиться умирать.

Поразительным образом дугинский лозунг «зачем нам этот мир, если в нем нет русских», оказался перелицован в свою противоположность: «зачем нам этот мир, если в нем есть русские». В этом я вижу серьезную уязвимость.

Этот мир придуман не нами, и у нас нет права решать его судьбу за него, будь он хоть с русскими, хоть без русских. Богу – Богово, Кесарю – кесарево.