«Нам помогает выжить фаталистический скрытый оптимизм»

Изменились ли глобально беларусы за последние столетия, почему нам сложнее других покидать свой дом и какие травмы переживаем сейчас?

В рамках спецпроекта Истоки «Салідарнасць» анализирует беларусский национальный характер и пытается найти ответы на вопросы, кто такие беларусы и куда мы как нация идем. По соображениям безопасности мы не раскрываем имя нашего собеседника.

— Хотелось бы понять, что из себя сегодня представляют беларусы как нация. Изменились ли мы глобально и как продолжаем трансформироваться? Скажем, беларусы 2015, 2020 и 2024-го — одни и те же или есть отличия? Какими мы пришли к сегодняшнему дню?

— Совсем к сегодняшнему дню мы пришли испуганными и растерянными. Возможно, самое опасное в среднесрочной перспективе — это разбросанность семей. Ведь для беларуса семья исторически представляет собой главную ценность, «падмурак» жизни и идентичности.

Изничтожение семьи — страшное горе не только для людей, но и для страны. Причем, не обязательно фактическое (аресты, разлуки все же коснулись не всех). Но, например, разрыв уз может быть связан и с отношением к событиям 2020 года, к взглядам и, конечно, к войне.

Теперь о нации.

Нация — это устроение людей на основе общего гражданства и связанных с этим разделяемых ценностей. Это общность людей со сходными правилами поведения, с одним государством, с представлениями об общей истории, учебниками, медиа, паспортом. И вот все эти пункты сейчас под вопросом.

Но национальное не погибает за несколько лет. Оно, как кардиограмма, – то вверх, то вниз. Всплески национального мы видели в 2020-м и отчасти в начале 2021 года. Но на одних всплесках общего восторга или общего отчаяния нация не в состоянии существовать. Она бы просто рухнула под тяжестью эмоций.

Поэтому есть всплески, есть стагнация. Но это не значит, что мы перестали быть нацией. Просто затаились. Выживаем.

— Какие черты национального характера вы бы выделили. Что беларусам помогает выживать? Что мешает?

— Я не верю в существование «национального характера». Однако существует общая модель поведения и мышления. Да и это упрощение. Надо говорить о моделях поведения разных групп или одних и тех же групп в разных ситуациях. Но, несмотря на групповые или темпоральные модификации, есть что-то общее, какой-то «этос», то есть, модели социального научения, поведения и мышления.

Что помогает выжить? Тут надо разделять, кому именно — тем, кто дома, или тем, кто в диаспоре, или вообще всем?

— Давайте начнем со всех нас.

— Фаталистический скрытый оптимизм: как-нибудь проживу — глядишь, потом и станет легче.

Потом вот это терпение, над которым многие посмеивались. А это, тем не менее, очень мощный заряд на будущее, который дает возможность самосохраниться, уберечь себя до лучших времён.

Помогает впитанная столетиями привычка к интровертивным формам поведения. Мы не демонстративные люди. 2020 год — это момент высшей пульсации, но именно что момент во многовековой истории. В ней есть несколько таких моментов и еще будут. Но для устойчивой жизни, в том числе и национальной, нужна рутина. И в ней мы, скорее, сдержанны и осторожны.

Далее. Беларусы — это адаптивная культура. Не люблю штампа «между Востоком и Западом», но сейчас это проявилось очень остро. Вот украинцы в этом плане совсем другой народ, а мы такие. Увы, мы адаптируемся слишком долгое время. С другой стороны, это помогает сохраниться. Для того, чтобы была нация, надо, чтобы, в первую очередь, были люди. По возможности живые. Это ирония, конечно. Довольно горькая.

У беларусов выработана мощная приверженность к своей группе. Причем, эта группа небольшая, не «страна огромная». Мы ценим короткие связи, а не абстрактное «нечто». Сейчас и в Беларуси, и в диаспоре люди живут именно такими короткими конкретными отношениями.

Это могут быть творческие, социальные, культурные активности. Вспомните, как это у нас развивалось, начиная с 2010 года — волонтёрство, взаимоподдержка групп. Да, сейчас внутри Беларуси поле активностей стало более узким, но они существуют: различного рода квартирники, экспериментальные спектакли на дому, стало обычным делом собраться в гостях читать стихи и т.д.

Никуда не делось волонтерство. Знаю людей, которые, например, помогают едой тем, кто оказался в более затруднительном положении, семьям, чьи кормильцы не могут содержать родных.

Ищем своих. А поскольку в соцсетях теперь опасно, то мы ищем людей в реальной жизни. Вот такой вот уход в реальность, как ни странно.

Ну и, конечно, тем, кто дома, помогает то, что они дома. Вообще в последнее время очень обострилось чувство дома. Но если раньше домом была вся страна, то теперь семья, группы, конкретные места.

Можно обратить внимание, что сейчас уличная жизнь ушла, улицы, парки практически опустели, кроме нескольких точек (Маркса, Зыбицкая и т.п). Но осталась жизнь деревенская и дачная. Люди стараются как можно больше проводить времени вне города, вне вот этих городских пространств, поскольку они ощущаются как небезопасные.

Спасает труд на земле, как неоднократно было в истории. Земля даёт ощущение связи с чем-то большим и устойчивым. Вечным. Повысилась важность родственных связей, в том случае, конечно, если нет политической непримиримости.

Если же говорить о том, что мешает, то это фактор парализующего страха и проблемы с доверием. Тем, кто дома, они мешают больше.

— Если для беларусов так важно ощущение дома, родной земли, то что спасает тех, кто оказался в изгнании? Какие качества им помогают оставаться беларусами и насколько вообще удается сохранять идентичность?

— Помогает то, что беларус привык рассчитывать на свои силы. Представьте, человек приезжает в страну, где ничего не знает, это действительно сложно. И даже при этом у беларусов не слишком высокая надежда на какие-то структуры, фонды. Мы привыкли надеяться на себя.

И тут возникают интересные вещи. Помощь незнакомцев, например, френдов на Фейсбуке. Просто потому, что беларус беларусу беларус. Диван в квартире тех, кто приехал раньше, становится местом, где можно остановиться тому, кто приехал позже. Получается такая модель расширенных семей, куда включаются и друзья, и даже просто знакомые. Очень развита помощь в соцсетях, где можно найти ответы на интересующие вопросы, получить контакты специалистов.

Что еще помогает — привычка не гнушаться простой работы. Топ-менеджер становится дальнобойщиком, ученый – почтальоном, писатель – садовником, уж не говоря об уборках. Конечно, этого больше в диаспоре, но и в Беларуси есть: сколько людей осталось с волчьим билетом...

И в Беларуси, и в диаспоре людям свойственна высокая тревожность. Только тревожатся они по разным причинам. И, конечно, тяжелая травма, которая мучает многих уехавших — это чувство вины перед оставшимися.

Существует также проблема утраты статуса, что страшнее переживают мужчины. Вспомните гендерную ситуацию перестройки, когда женщина брала на себя низшие функции и ехала, например, в Турцию или Польшу покупать и продавать вещи. А мужчина нет — вот как привык, что он кандидат наук, так и не желает расставаться со своим статусом.

Отсюда не только конфликты вплоть до развода, но и, например, алкоголизм. Этот гендерный перелом наблюдается и сейчас.

— А получается ли вот из таких разных групп и даже настолько территориально разделенных людей собрать воедино нацию? Есть вообще это ощущение целого?

—Сейчас понимание нации отчасти по-своему видится в диаспоре и по-своему в Беларуси. Но есть и общее представление: это моя земля. Там ли я, или здесь.