Стыльский: «Что делать людям, когда правитель сошел с ума?»

В апреле в Варшаве вручена первая беларуская музыкальная премия в эмиграции «Uwaga!», где «Дай дорогу!» стала «Группой года». Ее предводитель Юрий Стыльский после суток в изоляторе и признания в августе 2021-го клипа на песню «Баю-бай» экстремистским, уехал в Украину, а с началом войны — в Польшу.

— Недавно понравилась фраза «мы так долго падали в бездну, что научились летать». Думаю, она про многих, вынужденная эмиграция лишь усиливает ощущение. Главное – не сойти с ума в новой реальности. Очень заряжает позитивом твой инстаграм, настрой, которым хочется заразиться.

— Все люди подвержены падениям, у каждого свои тонкие рвущиеся внутренние струны. Откуда ты знаешь — может быть, я сам уже одной ногой в дурке, а в инстаграме смеюсь напоказ? Кто его знает (смеется).

Но, если серьезно, нам в этой эмиграции есть чем заняться. Например, полезно изучить новый язык.

Я должен был выучить польский еще 10 лет назад, получая «карту поляка». Но тогда повезло, проскочил, практически не зная язык. Сейчас думаю, что сам Господь меня сюда закинул, чтобы я вернул долг. Не получилось судьбу обмануть, теперь учу польский.

Тогда я был уверен, что «карта поляка» мне никогда не пригодится, но я должен ее получить, потому что мой отец – поляк. Думал, пускай будет, поеду когда-нибудь, велосипед куплю. Друзья ездили на закупы в Польшу, возили спирт, бензин, обматывались сигаретами. Мне все эти приемчики были чужды, больше прельщал рок-н-ролл.

А сейчас, благодаря якобы «ненужной» «карте поляка», решилась моя судьба.

— Ты, наверное, до последнего, и был спокоен в Беларуси, понимая, что в любой момент можешь уехать.

— Я вообще никуда не собирался уезжать. Давал интервью со 100%-ной уверенностью, что не покину родной Брест. Одна эта мысль вселяла страх. Даже переезд в рамках одного города (другая школа, новые друзья) был кошмаром №1.

Тогда я был уверен, что происходящий ужас не достигнет градуса, которого в итоге достиг. «Эмиграция — это не про меня, пускай они уезжают, я никуда не собираюсь из своей страны (смеется)».

— Это выглядело позицией уверенного человека.

— Да, я многих заряжал, за мной следили поклонники, подражали, подпитывались моей уверенностью, что злодеев настигнет возмездие, а мы заживем в правовом государстве. Но оказалось, что жесть прогрессирует, и сатанисты захватили власть.

«По беларуским улицам ходят людоеды с дубинами»

— Какой момент был самый страшный?

— Сам переезд. Мне казалось, что на недельку-две — потом все разрешится, как все верили. Что поздравим друг друга с новым годом и поедем домой. Но все уже устали поздравлять друг друга с этим непонятным праздником в надежде на лучшую жизнь. И так четвертый год.

Поэтому я решил просто жить, заниматься любимым делом, отвлекаться. Как занимался музыкой и живописью в Бресте, так же занимаюсь и в Варшаве. Для меня это медитация, проваливаюсь в свой мир, и мне в нем классно. Где бы ни находился.

— Неужели страх переезда был сильнее страха каталажки? Когда сидел в изоляторе или в суде признавали твой клип «экстремистским».

— В моменте, конечно, было страшно. Но страшно именно перед дверьми. А когда сидишь, там уже не страшно. Это как страх зубного врача: самый ужас — перед кабинетом.

И я же знал, что я за правое дело и живу по совести. Так им и говорил в августе 20-го: «Ребята, я борюсь с сатанизмом. Вы все ужасно обмануты. Понимаю, что вам до пенсии досидеть. Но и вы меня поймите, я про правое дело тут с вами разговариваю (улыбается).

Люди имеют право на протест в конце концов (заводится, улыбаясь)! Что делать людям, когда их правитель сошел с ума? А он реально сошел с ума».

Тогда наши так называемые правоохранители ко мне еще прислушивались.

Когда я уезжал из Бреста даже на неделю, мечтал побыстрее вернуться и полежать в своей ванне. Надоели все эти душевые, отсутствие друзей, любимых кафешек.

Меня как магнитом тянуло домой из чужого «искусственного» мира: люди другие, никаких знакомых. Это сейчас много беларусов переехало, и меня останавливают на улицах Варшавы взять автограф и сфотографироваться. Я называю это «поднять людям настроение». Всегда отвечаю: «Да я с удовольствием! Лишь бы вы не унывали (улыбается)».

— Эмиграция далась тебе с первого раза? Кристина Дробыш рассказывала мне, что не смогла в Варшаве больше месяца и вернулась. А потом уехала снова. Правда это было время, когда возвращаться в Беларусь было не так опасно.

— Куда дергаться? Обратно в плен? Там уже не та страна, которая была до 2020-го. Абсолютно другая.

До того существовала имитация свободы и человечности. А сейчас те менты, творя произвол, уже и маски поснимали, им вообще все равно. По беларуским улицам ходят людоеды с дубинами. Ни концертов, ни выставок нормальных — в Беларуси замерло время.

Да, мы скучаем по предыдущим годам, когда могли ходить в вышиванках, когда можно было болтать на беларуском, когда суды еще более-менее работали. Это все закончилось. Поэтому перед тем, как поехать или говорить, что тебе хочется вернуться к вампирам — надо очень хорошо подумать.

«За время эмиграции побывал в Нидерландах, на островах, на Мальте, Кипре, в Грузии»

— Зависаю на твоих кулинарных рилсах. Барабанная дробь сосисками, суши своими руками, салат из киви, яблок и морковки. Подскажи самое антидепрессивное блюдо.

— Я работал поваром в четырех ресторанах, мне в удовольствие. Итальянцы научили меня готовить равиоли, агродольче, лазанью. Потом изучал беларускую кухню в брестском ресторане «Беларусь», разные вариации драников. Затем практиковал в пиццерии. Потом понял, что в нашем общепите толком не платят и на этом успокоился.

Иногда готовлю блюда, которые не продаются. Картофельное пюре или галенку могу съесть и в столовке. А вот этот салат из яблок, моркови и киви называется итальянская мачедония, только без взбитых сливок. Добавлять по вкусу можно что угодно: можно граната накрошить для кислинки, я положил киви.

А антидепрессивное блюдо для меня – суши. Пытаюсь достичь вкуса тех суши, которые однажды попробовал и понял, что настоящие должны быть именно такие.

Еще люблю готовить пышные оладушки с грушей, бананом и творогом. Можно добавлять что угодно. Наливаешь тесто на сковородку, кладешь начинку, сверху заливаешь тонкой порцией теста.

Если случается приступ апатии, пишу картины. Или иду в бар Beer Station, где тусуются беларусы. Берешь бокал пива за 14 злотых (11,5 беларуских рублей – С.) и получаешь психотерапию. Можешь поболтать с барменом или посетителями, и это отличная возможность отвлечься.

В прошлом году в Музее вольнай Беларуси в Варшаве прошла наша совместная выставка картин с Лявоном Вольским. Сам не ожидая, продал картину за 2,5 тысячи евро, потом вторую. Выставка «подлечила» меня и морально, и физически. Сейчас пишу картины для второй, которая планируется в августе.

— Здорово совмещать хобби и заработок. Чем порадовал себя на деньги от проданных картин?

— Холсты, масло стоят немало. Купил рюкзак, колеса для роликов, пару удивительных кроссовок. Мелочи на самом деле. Мне нужен был монитор, но его подарили друзья.

А лучше насобирать и, чтобы проветрить голову и не впасть в депрессию, взять лоукостовские билеты за копейки и рвануть с рюкзаком на Мальту. Удивительный остров.

За время эмиграции побывал в Нидерландах, на островах, на Мальте, Кипре, в Грузии. А если еще есть с кем поехать — просто сказка.

— Давай уже обнадежим поклонниц. Прости за давнюю избитую тему: когда уже Юра женится? Даже мама тебе давно говорит: пора.

— Мама каждый раз говорит: «Когда ты уже женишься?» Но я не хочу наломать дров, чтобы потом не понимать, что с этим делать. Да еще и в эмиграции. Тут самому бы на ноги встать. Но чем судьба не шутит (улыбается).

Пока я в режиме ожидания, вольная птица. Друзья говорят: «Юра, это же кайф! Еще успеешь». Но куда успевать? Я уже нагулялся на самом деле (улыбается).    

— Ты сказал «не наломать дров». Это ты про сына и дочь, о которых узнал, когда они уже выросли?

— В том числе. На первых порах пелена и влюбленность, химия. А когда химия улетучивается — попахивает кошмаром.  

«На границе знакомого два часа допрашивали из-за одной фотографии со мной»

— Твоя мама, Майя Николаевна, звала тебя обратно в Брест. Мол, за тобой не приходят, повестки не шлют.

— Так она до сих пор зовет: «Возвращайся, я тут уже и пенсию накопила, можем и мебель ставить, и ремонт продолжать». Я же не доделал у нее ремонт. И плитку положил сам, и свет провел, и красил, и штукатурил. Все сейчас отремонтированное, беленькое.

Когда мы общаемся по видеосвязи, я смотрю на этот ремонт и не верю: «Ух ты! Неужели это я сделал?» Дело за кухней. Я тогда и линолеум крутой купил, но он пока так и стоит в рулоне.

Мама каждый раз говорит: «Возвращайся. Кухня не доделана...» Отвечаю: «Лукашеночка подвинется и приеду».

— Не думаю, что мама всерьез предлагает тебе сейчас вернуться. Она же понимает, что предложение более чем стремное?

— Она понимает и не понимает. Потому что «никто не приходит — так чего ты там переживаешь?»

— Ты ей скажи, что до дома можешь и не доехать: на границе примут и всё.

— Естественно (смеется). Они мне уже и привет передавали. Знакомый, далекий от политики и подписок на экстремистов, ездил в Беларусь менять паспорт. И на границе его два часа допрашивали из-за одной фотографии со мной. Ну нужно людям создавать видимость работы.

Был бы я каким-то политическим деятелем, в Координационном Совете или что-то решал... Я обычный музыкант. Но у кого-то в головах сидит, что я особо опасный и несу угрозу. Люди отрабатывают зарплату, кошмаря каждого прохожего.

— Распространены мифы про эмиграцию: что это якобы предательство и признание слабости, когда на первый план выползают чувство вины и несостоятельности. Что бы ты посоветовал людям, которых это мучает?

— Вспомнить сколько эмигрировало достойных талантливых людей за последние 100 лет. Взять те же 30-е. Как по мне, так это посыл закоренелых «патриотов» ябатек, пропагандистов.

Такие оскорбления — попросту «голос Азаренка». Но этот кошмар не может продолжаться вечно, правосудие все равно их настигнет.

«Планирую вернуться в Брест и построить дом, возле елки, которую когда-то посадил»

— А есть у тебя мечта, что первым делом сделаешь, вернувшись в Брест?

— Пойду гулять по Советской. Представляю, что это весна, май, как сейчас, когда все расцветает. Зашел бы в магазин на углу, накупил бы глазированных шоколадных сырков. Съел бы их сразу, встречаясь с кучей знакомых.

А может, взял бы бутылочку вина и пошел бы на набережную. У нас там фонтанчики новенькие, теплоход «Гродно» плавает. Помню, я даже елку там посадил.

— Даже если это будет зимой, ну и фиг с ним.

— Да, я куплю здесь теплые угги-снегоходы, чтобы вернуться домой и не париться. А может и лыжи прикуплю, чтобы гонять по Бресту.

— Представила, что ты в уггах, на лыжах, подъезжаешь к своей елке с мешком елочных игрушек и украшаешь подросшее дерево.

— Да, когда высаживал, была молодая сосенка, по колено. Было бы интересно повидаться и ее нарядить. Думаю, до того времени она вымахает ого-го. Может, там и дом можно будет построить под этой елкой? 

— Видишь, план замечательный. Осталось построить дом, а елку, если вымахает, можно будет наряжать всем Брестом. Получится одна из главных елок Бреста. 

— По любому. И туда прилетит бусел. Сейчас рисую серию картин, связанную с буслом. И пока у меня на холстах везде буслы.